С удивлением для себя самого помог Маше снять кроссовки. Поймал ее изумленный взгляд и кивнул в сторону залы.

В квартире запах лекарств усилился. Словно я попал в помещение советской аптеки. В современных фармацевтических заведениях такие ароматы встречаются редко. М-да, стерильная память прошлого.

Громко играла музыка.

Восемнадцать лет — это не много,

Когда бродишь по Тверской да без денег,

И немало, когда сердце встало,

А от страны тебе пластмассовый веник.

Шевчук — неожиданно. Нет, такая музыка когда-то частенько доносилась из квартиры Галины Федоровны — пока ее сын Боря не попал в армию. Раньше-то порой даже соседи снизу прибегали, умоляли прекратить рок-концерт в одиннадцать вечера. Боря никогда на децибелы не скупился — старался включить так громко, чтобы все стали счастливы и никто не ушел обиженный. Жаль, не всегда соседи понимают души прекрасные порывы. И потому Шевчук сегодня меня удивил. Вроде ж Борька сейчас на Кавказе…

Гнусное предчувствие сдавило горло. Я ускорил шаг и почти забежал в гостиную. Рядом с соседкой — белой, как привидение, и как будто полупрозрачной — сидела медсестра и держала ее за руку. Галина Федоровна тяжело дышала, кривя рот, словно ей больно проталкивать воздух в легкие.

— Что случилось?

— Боря умер, — горько ответила она. И зарыдала звериным, черным плачем.

Я не выдержал — этот тоскливый бабий вой заставил сердце дернуться в болезненной судороге, — сбежал на площадку, оставив Машу с соседкой. Врач смолил очередную сигарету. Глянул на меня понимающе, протянул пачку.

— Спасибо, — хрипло пробормотал я.

Пять затяжек в полной тишине.

Неожиданно врач сказал:

— Уволюсь я, пожалуй. Сил нет.

Я выдохнул слова вместе с дымом:

— Что, херово?

— Ага. Каждый второй вызов. Смерть, смерть, смерть… И не прекращается.

— А я останусь. Иначе вообще некому…

— Наш? — Врач глянул с интересом.

— Хирург.

Устало облокотившись на стену, он неожиданно протянул мне маленькую серебристую фляжку.

— Будешь?

— Нет, — мотнул я головой. — И хотел бы, в больнице тоже задница полная. Но мне еще с женой нужно поговорить. А это лучше на трезвую голову.

— Это да… — согласился мужик и сделал долгий глоток. Запахло хорошим коньяком. — Как знаешь.

От соседки вышла медсестра. Провожающая ее Маша замешкалась в коридоре с кроссовками. В спину им ударили начальные аккорды той же песни ДДТ. Шевчук хрипло запел по второму кругу:

Умирали пацаны страшно,

Умирали пацаны просто,

И не каждый был снаружи прекрасным,

И не все были высокого роста.

Врач обернулся к моей жене:

— Присмотрите за ней. Инфаркт я не подтверждаю, похоже, приступ стенокардии. Все, что нужно, мы дали — думаю, через полчаса полегчает. Говорите, у нее муж умер в тот день?

— Да, — кивнула Маша. — Галина еще в себя не пришла, а тут этот звонок.

— Бедная женщина, — вздохнула медсестра.

— Присмотрите за ней, — повторил врач и, сгорбившись, направился по лестнице вниз, даже не глянув в сторону лифта. И через несколько секунд мы с Машей остались на площадке одни.

Жена по-детски обхватила себя за плечи и, наклонив голову, беспомощно сказала:

— Представляешь, Ив, там почти все в части умерли. Не один Боря. Как у нас… Получается, и вправду так везде? Что происходит?

— Не знаю, Маруська, — растерянно ответил я. От ее неожиданной слабости стало неловко — надо было защитить, утешить. Но что-то мешало.

— Обними меня, Ив, пожалуйста, — вдруг попросила Маша.

Я не мог отказаться. Да и если честно, не хотел. Мы стояли на грязной полутемной площадке, но на сердце вдруг стало очень светло — словно вернулось нечто давно забытое, чему даже названия не осталось.

А из полуоткрытой двери доносилось почти что пророческое:

Чем ближе к смерти, тем чище люди.

Чем дальше в тыл, тем жирней генералы…

Здесь я видел, что, может быть, будет

С Москвой, Украиной, Уралом…

Глава 5

Никто и никогда, ни в одной книге не упоминал, что совсем не важен калибр пистолета — дуло все равно будет размером с солнце. Если оно направлено прямо на тебя. Черное-черное солнце.

— Уверена? — с внезапно пересохшим горлом спросил я у Маши.

— Как никогда ранее, — пропела Маша, прищурив один глаз и выцеливая мне то ли легкое, то ли сразу сердце. Она стояла против света. И если силуэт жены скрадывался мягким закатом, то чернота дула, казалось, игнорировала все законы физики, выделяясь четко и ясно, как смертный приговор. Которым, по сути, и являлась.

— А говорят, что в человека трудно не то что выстрелить, но даже целиться…

— Врут, дорогой, — спокойно ответила жена, твердо удерживая в правой руке маленький дамский револьвер. — Тем более, этих «человеков» столько через меня прошло, что я, пожалуй, уже путаюсь — объект еще не или уже да. Профессиональная деформация, Ив, как она есть.

Весь мрачный юмор ситуации в том, что именно я этот пистолет достал и вложил в ее руки тоже я. А теперь мне очень неуютно. Да и кому было бы комфортно, если б жена целилась в него из револьвера?

Лучше уж чужой человек. Как-то естественнее.

Наши ощущения строятся на привычках.

Но подспудно я прекрасно понимал, что причин спустить курок у Маши море и небольшой лиман рядышком. Сам виноват. Что там старина Данте оставил для прелюбодеев? Истязание ураганным ветром, вечные, постоянные удары о раскаленные камни преисподней — и не за что зацепиться, и никто не удержит. Вполне вероятно, что финальный пинок в этом направлении даст именно жена, если я не приведу в норму семейные отношения, или какие еще там отношения между нами остались.

А ведь день начался спокойно.

Правда, спокойствие продлилось недолго.

Утро я уверенно предназначил для сна. Машка рванула на любимую работу еще в семь. Я же позвонил в отделение и сообщил, что дорогой и незаменимый заведующий будет отсыпаться до тех пор, пока руки сами не попросят скальпель. Все равно день сегодня не операционный, а истории написать и интерны в состоянии. Волна смертей и травм потихоньку схлынула. Надеюсь, что второй не будет. Все неудачники переместились в морги или на кладбища. Все везунчики спокойно живут дальше. А прочие категории граждан, которым везения и невезения Мойры отсыпали поровну, уже побывали в операционном зале или у меня, или у моих коллег и теперь отлеживаются в палатах, томительно ожидая выписки.

И потому, сообщив о своем волевом решении, я поставил таймер мобильника на плюс два часа, перевернулся на другой бок и… громко выругался.

Потому что телефон бодро отыграл звонок и высветил на экране фотографию и заодно имя Олега.

— Угу, — вежливо поздоровался я.

— На работе уже?

— Не-а.

— Спишь, что ли? — удивился друг детства.

— Угу, — повторил я начало разговора. И только собрался вкрадчиво попросить, чтобы он позвонил через отмеренные мною для сна два часа, как Олег вывалил все и сразу:

— У нас тут резня. Мне нужен твой совет.

— У вас что, экспертов нет?

— Эксперт, с которым я обычно работал, умер в тот день. А к левым людям не хочу обращаться, пока сам не разберусь. Если информация выползет наружу…

— Что, настолько херово?

— Да. Иванище, мне нужен твой профессиональный совет.

— Именно мой? Давай я Машку попрошу, она у нас эксперт по резне и прочим кровавым извращениям.

— Пока твой. А там как решишь.

— Ну-у, ладно… — Сна все равно уже не осталось. Я потянулся и почти бодро спросил: — Ехать к тебе на работу?

— Нет. Я тебя разбудил, мне и в гости напрашиваться. Просыпайся пока, готовь завтрак. И мне чего-нибудь придумай, если не сложно. Я со вчерашнего обеда не жравши — всю ночь на месте преступления. Буду минут через двадцать.

— Принято. Давай, — согласился я и нажал «отбой».